1.
Живопись выходит на стены, потолок, подоконник. Живопись не поддается влиянию извне. Живопись сама себя выражает. Роман Черезов — художник, создающий все условия, для того чтобы живопись реализовала себя. Обрела видимость и субъектность, свою агентность и возможность выходить вовне, выбираться за пределы рамы. Сбросить с себя необходимость фигуративного сообщения. Стать чистым цветом, заслоняющим все предметы вокруг.
2.
Листая новостную ленту, я вижу несколько фотографий, документирующих интервенцию Романа. На первом изображении — склейка двух снимков: океан и определение слова «blue». На втором — пятиэтажный панельный дом. Закрыты все окна, кроме одного — из него будто выброшены сушиться три бесформенные вещи.
«Вывесил из окна не моей квартиры пуховое одеяло в цветных пододеяльниках, на которых было три оттенка синего. После этого я заметил, что, когда иду по улице, везде замечаю синие таблички с указателями, поворотники, автомобили, защитные сетки. Я не думал, что это приведет к такому обилию синего вокруг. Я думал о пространстве холста. Для меня становится важной метафора выхода живописи в пространство. Blue — небо, море, вода; то, у чего нет границ».
Работа дополняется словарной статьей с несколькими значениями «blue» — так задаются различные интерпретации исходя из значения слова. Роман вспоминает песню Джони Митчелл «Blue», а я — песню Фэтса Уоллера «(What Did I Do to Be So) Black and Blue». В его песне Blue — фамилия возлюбленного, в моей «blue» значит «грустный».
3.
Выход из плоскости в пространство происходит в диалоге с профессорами из Академии изобразительных искусств в Мюнхене. Проф. Аксель Кассебёмер аккуратно накладывает штрих на холст, точно определяя назначение каждого. Проф. Ширин Кречманн отказывается от ограничений, возникающих у картины в раме, и отдает все пространство художественному процессу. Оно определяет основные условия и направляет.
«В классической живописи стекающая краска — декоративный элемент, у нее нет функции. Я подумал, становятся ли в этот момент стена и пол частью картины, живописного полотна? Так моя живопись начала выходить в пространство. Краска течет и заполняет все пространство вокруг — нужно ли останавливать этот процесс?»
Взаимодействуя с профессорами в разное время, Роман видит в пространстве продолжение холста, на котором можно работать живописными средствами.
4.
Темная галерея, расположенная в переходе между подземным и наземным транспортом. Холод, возникающий в месте без естественного света, смягчен исходящим теплом от инсталляции из лампочек, излучающих оранжевый свет. Рядом рассыпаны пигменты, изменяющие свое положение в зависимости от вибраций, возникающих от проезжающего поезда. Вибрируя и перепрыгивая, они самостоятельно производят живописные переходы. Роман наполнил комнату свечением и рассеял пигменты в пространстве.
«Точкой отсчета стало положение галереи в темном переходе. Это был февраль с сопутствующим ему холодом и коротким солнечным днем. Так что я захотел добавить света и цвета в темное помещение. Так и сложилось название работы — „Обогреватели“. Действительно, я говорил со зрителями, у некоторых было ощущение, что от работы исходит тепло, как от радиатора».
5.
Цвет, воспринимаемый каждым и очищенный от ассоциативных рядов. Цвет, свет и форма — первое, что видит и не артикулирует словами зритель. Мир состоит не из слов, а из переливов, оттенков и сверканий. Раскрывая плотную штору, я вижу, как лучи света, преломляясь через решетку окна, рассеиваются по участкам пола. Я вижу и угадываю: на улице день. Но для этого мне не нужны слова. Я вижу и без промедлений испытываю множество смутных чувств, не требующих словесного выражения.
6.
Роман смотрит на свет и концентрирует взгляд на определенном участке пробегающих бликов. Мюнхен располагается на юге Германии, на реке, выходящей из Австрийских Альп. Солнце светит 1777 часов в году. Александр Чижевский в своей работе «Земное эхо солнечных бурь» писал о влиянии солнечных пятен на массовые катаклизмы. Значит, у переезда Романа могут быть и климатические объяснения.
7.
Роман согласился, что мир не антропоцентричен (разговор ограничивался рамками планеты, где мы оба живем). Подобное относится и к живописи: возникающее на холсте случайно, как и действия художника. Роман лишь создает условия, для того чтобы живопись могла саму себя творить.
«Я выливал воду на бумагу и потом добавлял чернила. За счет концентрации, температуры воды, толщины бумаги — показателей, на которые художник не может влиять — возникала работа».
Роман устраивал встречу бумаги с чернилами, пигментов с колебаниями пола, ламп — со зрителями. Встреча, не требующая единого мировосприятия или языка. Человек не заговорит с лампами на их языке, но может включить свет и тем самым на него повлиять.
8.
Свою практику Роман определяет в понятиях, присущих живописи, выбегающей и растекающейся по пространству. Живопись уже не двухмерна, а имеет свою форму и очертания. Становится местом коммуникации, а цвет и свет переопределяются в инструменты двустороннего взаимодействия; даёт возможность ощутить и установить понимание. «Искусство — это состояние встречи», — пишет Николя Буррио, и едва ли можно обойти эту фразу в точности.
