Искусство Ильи Гришаева — это загадка. Ключи от нее повсюду, найди их — и все поймешь.
Это работает, потому что Илье Гришаеву удалось создать узнаваемую абстрактную манеру..
.
Получается, произведения Ильи Гришаева при всей сложности удивительным образом пусты. Эта пустота требует сложного разговора, чтобы быть обнаруженной.
.
Тавтологичность — не только внешняя, в бесконечных повторениях черно-белых линий его росписей, но и внутренняя.
Как всю жизнь делать одно произведение и никогда не повторяться
Аппариция — явление, нечто невозможное; таким термином определяет свое искусство Илья Гришаев. Оно как будто появляется само, без его участия, не нарисованное, не вырезанное, не сделанное. И это притом что Илья Гришаев тяготеет к непосредственному созданию искусства своими руками. Эффект аппариции создается кропотливым трудом — тонкой, почти неразличимой штриховкой на листах и детализацией монументальной росписи на стенах.
Искусство Ильи Гришаева — это загадка. Ключи от нее повсюду, найди их — и все поймешь. Но каждый ключ — это новая задача, так зритель попадает в бесконечную матрешку вопросов. В итоге все сводится к вечной дилемме: что первично — форма или содержание, материя или идея? Художник не отвечает на вопрос — он его ставит.
По способу мышления Илья Гришаев наследует традиции русского средневекового философствования, существовавшего в рамках религиозного искусства. Его работы — это симбиоз формы и содержания, которые перетекают друг в друга, и не найти границ. Всё здесь средство и всё цель.
Илья Гришаев работает с простейшими выразительными средствами — произвольными линиями и геометрическими формами. Из них он собирает сложные графические структуры на плоскости листа и стены. Они же появляются в произведениях, которые нельзя назвать полноценными скульптурами — скорее, получившими объем рисунками. Художник в своих абстрактных опытах приближается к знакам, которые мгновенно считываются человеком. Илья расставляет их в пространстве зала или маркирует ими городские поверхности, играя с узнаваемостью формы. Зритель далеко не всегда осознает момент узнавания, но всегда ощущает его и вовлекается в игру. Это работает, потому что Илье Гришаеву удалось создать узнаваемую абстрактную манеру. Для нее характерна скупость используемых средств: всегда монохромная гамма, линеарность и геометричность. Еще одна ее отличительная черта — это репетативность. Многократно повторенный знак превращается в паттерн, но повторы не дословные, мотив развивается, создавая сложную абстрактную партитуру.
Если и можно сформулировать, про что искусство Ильи Гришаева, то про язык и его механику. Но художник не деконструирует язык — он его созидает. Илья будто хочет прожить тысячелетия формирования языковой системы. Подходя к границе между языком и речью, абстрактностью и предметностью, он совершает откат и начинает сначала. Его искусство — семантическая паутина, архаические знаковые конструкции, заключенные сами в себе. Иногда рядом с черно-белыми графическими знаками этого протоязыка появляются уже вполне сформированные буквы и слова. Они не переводят с графического на человеческий, а скорее, указывают на то, что все это языковые формы.
Другим преломлением этой же темы становятся музыкальные эксперименты (индивидуальная практика и коллективный проект «Лилия» (||||||||||9|). Представим партитуру, которую не умеем читать. Можно либо играть по ней как угодно, либо просто воспринимать ее как графику. Илья Гришаев со своей группой делает и то, и другое. Они играют по только что нарисованным знакам и рисункам, как по партитуре, и каждый волен переводить визуальное в звук так, как он хочет. После остается уникальный графический документ отзвучавшей музыки, которая уже никогда не повторится.
В первом приближении кажется, что абстрактные паттерны Гришаева и его проект «часклип» совершенно про разное. Но, вникая, понимаешь, что «часклип» — это не просто поп-культурное развлечение художника, уставшего от монохромной графики, а другой путь к тому же вопросу функционирования языка. В «часклипе» Илья оперирует не протоязыковыми структурами, а элементами визуальной массовой культуры. Перед зрителем оказывается набор видеороликов и аудиодорожек, а также инструкция, как их читать. Но и сама инструкция оборачивается ребусом. Эта загадка есть суть всего. За ней не стоит никакой истины, загадка и есть разгадка, процесс и есть результат. Получается, произведения Ильи Гришаева при всей сложности удивительным образом пусты. Эта пустота требует сложного разговора, чтобы быть обнаруженной. Трудно удержаться от соблазна заполнить эту лакуну, придумать и приписать то, чего нет.
Творчество Ильи Гришаева — это решение задачи: как всю жизнь делать одно произведение и никогда не повторяться. Тавтологичность — не только внешняя, в бесконечных повторениях черно-белых линий его росписей, но и внутренняя. Необходимо напрячь зрение, чтобы увидеть, что орнамент всегда чуть трансформируется. И также не сразу понимаешь, что, как бы ни менялась оболочка, произведение всегда остается неизменным. Сможет ли Илья и дальше перепридумывать свое искусство, оставаясь верным себе, но не впадая в стагнацию и самоповторение?
