Диалог Удмурта с городом и его жителями был поставлен на паузу в 2017 году после трех лет ежедневной практики. Художник «сказал ровно столько, сколько хотел. Это суперчувство — остановиться и начать что-то новое».
«Нелегальное рисование в городе — это всегда преодоление норм. Для меня этот путь возможен, только если ты полностью открыт; на улице я могу быть тем, кем являюсь на самом деле. Не менеджер, не брат, не сват, а удмурт. Мое имя — это вход в агрессивное пространство города голым, как мать родила».
Удмурт, октябрь 2020
Он оживляет уличные унылости, возвышает поэтическими интервенциями неприметные районы, наделяет скучные вещи новыми контекстами — так в интернете горожане описывают искусство анонимного екатеринбургского художника, выступавшего под псевдонимом Удмурт. В этом читается признание: Удмурт способен изменить этический и эстетический климат городского пространства.
Стрит-арт — неуловимое искусство, исключающее сохранение в музейном архиве. Выплескиваясь на улицы, оно принадлежит всем и говорит со всеми. Даже если порой этот разговор и не клеится, будучи стерт со стен. Удмурту хватало упорства продолжать свой диалог с городом с 2014 по 2017 год. Беседа вылилась в средовой проект, подаривший ему известность анонимного автора и безошибочную узнаваемость.
Сама природа стрит-арта подбрасывала художнику идеи, рожденные «свежим воздухом» — тем, что манил Удмурта на улицу из галереи.
«Рябиновый пирог» — остроумная комбинация крышки канализационного люка с пунцовыми ягодами — отличная тому иллюстрация. Такой городской реди-мейд, на первый взгляд, и не требует человеческого вмешательства. Это могло бы быть искусством тех самых улиц, а не этих самых художников, но без художника нет конфликта, а значит, и остроты художественного высказывания.
Ловко приготовленный автором из самых простых несъедобностей, «Рябиновый пирог» ассоциируется с книгами рецептов наших бабушек. Но век рябины короток, и настроение чего-то теплого, осеннего, рукотворного столь же быстротечно, сколь стремительны потоки, уносящие яркие ягоды в канализацию, сколь мимолетна надпись на песке или горящая свечка, воткнутая в снежную глыбу.
Мертвые предметы и мертвые места, которые Удмурт выбирал для своих интервенций, оживали. Символична и его апелляция к латыни: с одной стороны, сам художник называл ее мертвым языком, с другой — при переходе с современности на латынь он ее оживлял.
Языки и культуры не случайны в становлении Удмурта: даже псевдоним — плод диалога, ставшего знаменательным в судьбе его анонимности. «Когда я еще учился в школе, бомж на остановке спросил меня, кто я по национальности. Ответ, что я русский, его не устроил; он сказал, что я удмурт. Мне запомнился этот разговор. Позже, когда я стал интересоваться этой темой, догадка бомжа подтвердилась: в действительности это национальность моих предков, а моя бабушка знала удмуртский язык».
На улице Удмурт стал тем, кем «мать родила». Но это агрессивная среда, и раскрывать свои корни, свою историю, свои взгляды средь бела дня — очевидное мужество. Анонимность при полном обнажении влечет за собой исключительную открытость городу, пока тот в ответ выворачивает свою обесцвеченную изнанку: заскорузлые трещины, заколоченные окна, затрапезные здания, списанные со счетов вещи, забытые на задворках истории горожане.
Художник сознательно выбирал для своих еле заметных вторжений депрессивные районы, где за последние 20 лет ровным счетом ничего не изменилось, «…где серость, грязь и разруха не изменились со времен моего детства. Где дороги, подъезды, дома не ремонтируются, и люди, не видя вокруг себя улучшений, спиваются. В таких местах даже небольшая интервенция имеет большое значение».
Удмурта интересовал не только нетривиальный контекст, но и неординарный зритель — тот, кто никогда бы не пришел в музей. Возможность диалога с ним — вот что дало Удмурту уличное искусство. А что оно дало зрителю? «Гуманизацию пространства», крошечный намек на волшебство, когда в корнях поваленного дерева возникает Иван-царевич; когда из расщелины отколовшейся бетонной плиты выплывает белоснежная гусыня в кристально-голубой луже; когда грязь вдруг становится ярким зонтиком, способным спасти от едких капель; когда, для того чтобы взлететь, достаточно сменить ракурс.
Таким ненавязчивым образом выстраивается диалог с теми, кто потерялся в городе, будучи забыт «за гаражами». Удмурт с ними в явном родстве: «Я хорошо помню себя в детстве, свое ощущение от пространства города. В темноте идешь в школу, в темноте возвращаешься: грязь, ямы, гаражи… Когда на моем районе появилось первые граффити на углу домас — самое обычное на сегодняшний взгляд, я был ошеломлен. Кто это сделал? Зачем? Что там написано? Пухлые серебряные буквы тега блестели на солнце — для меня это было что-то неземное и магическое…»
Удмурт искусно вкраплял мизерные чудеса в масштабное занудство повседневности и тем самым менял смысл пространства. Так он скрашивал день для тех, кто от этого дня ничего не ждал.
Диалог Удмурта с городом и его жителями был поставлен на паузу в 2017 году после трех лет ежедневной практики. Художник «сказал ровно столько, сколько хотел. Это суперчувство — остановиться и начать что-то новое».
«Новостей нет», 2015
И, вероятно, уже не будет.