Невозможность присутствия. Домашнее пространство в произведениях Ивана Слюсарева
Иван Кириллович Слюсарев (1886-1962) – художник, чье имя в уральском искусстве прочно связано с жанром пейзажа. За свою долгую творческую жизнь, большая часть которой прошла в Екатеринбурге-Свердловске, он создал огромное количество произведений, запечатлевающих природу Урала в разное время суток и в разные времена года. Однако не всем известно, что целый ряд произведений Слюсарев посвятил образу дома и домашнего пространства. Вещи эти между собой очень схожи и помимо композиционной близости объединены еще одной характеристикой: почти все они создают ощущение мучительной нехватки фигуры человека в них.
Особую тягу Слюсарева к пейзажу определили, по всей видимости, три фактора: детство, проведенное в деревне Байново: «Наша деревня на реке Исети. Вокруг небольшие скалы и горки. Мы с приятелем нередко взбирались на эти горы и скалы и смотрели с горы на свою деревню…»; встреча с известным мастером-пейзажистом Леонардом Туржанским (1874-1945), ставшим для Слюсарева главным учителем; и недостаток профессиональной выучки, не позволявший художнику полноценно осваивать портрет или бытовой жанр. Специалисты по уральскому искусству Евгений Алексеев и Степан Ярков, анализируя картину Слюсарева «Открытие трамвайного парка в Свердловске» (1930, ЕМИИ), сделали предположение, что эта работа не получила должного внимания ни при жизни автора, ни после его смерти, потому что «воспринималась как вещь талантливая, но для Слюсарева случайная», несмотря на то, что «все, в чем обвиняли художника в предыдущих жанровых работах: слабость рисунка, декоративность, живописный примитив, — сохранилось в этой работе. Но слабые стороны Слюсарева-жанриста в этом полотне стали его силой».
Такие работы Слюсарева 1930-1950-х годов как «Интерьер», «Цветы в окне», «В саду», «Первый снег», еще один «Первый снег», «Март. Лунная ночь» (все – собрание Галереи Синара Арт) тоже могут восприниматься в его творчестве если не как маргинальные, то как периферийные и второстепенные. Все эти произведения запечатлевают разные части дома самого художника. Вместе с семьей он жил в одноэтажном деревянном доме, построенном в начале 20 века. Комната, которая вела на террасу, служила Слюсареву мастерской. Несложно догадаться, что картина «Интерьер» запечатлевает именно это пространство: через распахнутую дверь видна терраса, а перед выходом в углу над диваном висит один из пейзажей Слюсарева. Судя по всему, над пейзажем — полка, на которой стоит кувшин с кистями. Здесь все говорит о принадлежности этого места художнику, но самого художника нет. Несмотря на то, что интерьер написан с натуры, он не кажется жилым, освоенным и естественным. Некое напряжение между немногочисленными элементами композиции и пустынность первого плана рождают ощущение, что только фигура человека, а точнее автора этой работы, могла бы связать все ее части в единое целое.
Подобное впечатление рождает и картина «Цветы в окне». Центральный элемент композиции – ваза с цветами, которая стоит на подоконнике. Второй по значимости элемент – написанный в характерной манере пейзаж, который мы видим за окном спальни художника. Тем не менее, ясно поставленных акцентов недостаточно, чтобы произведение сложилось в законченную вещь. На стене вновь возникает один из живописных или графических пейзажей Слюсарева, а над ним – зеркало, в котором, словно бы и должна возникнуть фигура автора. Однако вместо отражения создателя картины в мутной зеркальной поверхности мы видим очень условно намеченные фрагменты противоположной части комнаты.
Два графических листа «Первый снег» (1, 2), а также листы «В саду» и «Март. Лунная ночь» запечатлевают спуск с террасы в сад. Ракурсы взгляда на небольшую лесенку с перилами слегка различаются, но во всех случаях это взгляд самого Слюсарева. Это он смотрит на свой сад, явно являвшийся для него важным источником вдохновения. В этих работах фигура создателя ощущается более материализованной, чем в предыдущих примерах, однако она по-прежнему остается напряженно незримой.
Работа «Натюрморт с куклой», вероятно, также написана с натуры в том самом саду, куда ведут ступени с террасы. Композиция решена довольно необычно, если не сказать странно. На переднем плане стол с белой скатертью показан фрагментарно – мы не видим ни ножек стола, ни ближнего к нам левого угла. Кукла непропорционально больших размеров словно бы прислонена к правой стороне стола, но видна также не целиком. При этом средний и дальний планы отданы под пространство сада, большая часть которого представляет собой белесые вытоптанные зоны. Это пустынное пространство снова не кажется органичным без человека. Атмосферу отстранения усиливает неестественность набора предметов на столе: это два овоща, ваза и горшок. Кукла же здесь становится неэквивалентной заменой человека (возможно, своей хозяйки – дочери художника), не снимая внутреннего напряжения сцены, а только увеличивая его.
Дочь Ивана Слюсарева все же появляется в картине «Дочь Нина» (1933, Галерея Синара Арт). Она изображена читающей за столом при свете керосинового фонаря. Черты ее лица не прописаны, фигура ее показана с большой степенью условности. В то же время пространство вокруг Нины не проработано вовсе, лишь едва можно разглядеть угол комнаты. В результате, девочка кажется сидящей в несуществующем, герметичном месте, лишенном каких-бы то ни было подробностей. Отсутствие деталей в этой работе не позволяет составить впечатление о психологическом состоянии героини, что делает ее образ схожим с образом ее же куклы из предыдущего натюрморта.
Незнание Слюсаревым анатомии и невозможность грамотно строить человеческие пропорции, по всей видимости, сковывало художника и заставляло отказываться от интеграции образов людей в свои не пейзажные произведения. Когда же он на это все же решался, фигуры выходили несколько неловкими и неживыми. Как отмечают Алексеев и Ярков, художник чувствовал обиду, «что не смог получить в юности серьезной художественной подготовки и не смог реализовать многое из задуманного. В первую очередь это относится к жанровым картинам, в которых будет заметна его слабая профессиональная подготовка в рисунке и композиции».
Во всех приведенных выше произведениях наблюдается парадокс: домашнее пространство без человека, без хозяина, словно бы, распадается, утрачивает свою целостность и органичность. Но там, где человек все же возникает, пространство и вовсе перестает существовать как нечто физически осязаемое. В итоге, в работах Ивана Слюсарева пространство дома и человек оказываются несовместимыми. Необходимость человеческого присутствия в мастерской, в спальне, на террасе, в саду ощущается очень остро, но оказывается невозможным.
В своих коротких воспоминаниях, опубликованных в 1938 году, Иван Слюсарев не только пишет о ранней страсти к рисованию и постоянных не увенчавшихся успехом попытках получить классическое художественное образование, но и о том, как в раннем детстве и юношестве он, по сути, не имел своего дома, все время оказываясь приживальщиком. Родная семья не могла прокормить ребенка и отдала его на воспитание дедушке, который воспитывал мальчика до 12 лет, а потом привез его в Екатеринбург, где ребенка усыновила семья сестры матери. Именно тогда, фамилия родного отца – Яковлев – была заменена на фамилию дяди, и Иван стал Слюсаревым. Эта бесприютность, оторванность от своих корней и невозможность ощутить чей-то дом по-настоящему своим, возможно, также сыграла свою роль в этой невозможности Слюсарева вписать человека в пространство дома в своих работах.
Невозможность присутствия. Домашнее пространство в произведениях Ивана Слюсарева
Иван Кириллович Слюсарев (1886-1962) – художник, чье имя в уральском искусстве прочно связано с жанром пейзажа. За свою долгую творческую жизнь, большая часть которой прошла в Екатеринбурге-Свердловске, он создал огромное количество произведений, запечатлевающих природу Урала в разное время суток и в разные времена года. Однако не всем известно, что целый ряд произведений Слюсарев посвятил образу дома и домашнего пространства. Вещи эти между собой очень схожи и помимо композиционной близости объединены еще одной характеристикой: почти все они создают ощущение мучительной нехватки фигуры человека в них.
Особую тягу Слюсарева к пейзажу определили, по всей видимости, три фактора: детство, проведенное в деревне Байново: «Наша деревня на реке Исети. Вокруг небольшие скалы и горки. Мы с приятелем нередко взбирались на эти горы и скалы и смотрели с горы на свою деревню…»; встреча с известным мастером-пейзажистом Леонардом Туржанским (1874-1945), ставшим для Слюсарева главным учителем; и недостаток профессиональной выучки, не позволявший художнику полноценно осваивать портрет или бытовой жанр. Специалисты по уральскому искусству Евгений Алексеев и Степан Ярков, анализируя картину Слюсарева «Открытие трамвайного парка в Свердловске» (1930, ЕМИИ), сделали предположение, что эта работа не получила должного внимания ни при жизни автора, ни после его смерти, потому что «воспринималась как вещь талантливая, но для Слюсарева случайная», несмотря на то, что «все, в чем обвиняли художника в предыдущих жанровых работах: слабость рисунка, декоративность, живописный примитив, — сохранилось в этой работе. Но слабые стороны Слюсарева-жанриста в этом полотне стали его силой».
Такие работы Слюсарева 1930-1950-х годов как «Интерьер», «Цветы в окне», «В саду», «Первый снег», еще один «Первый снег», «Март. Лунная ночь» (все – собрание Галереи Синара Арт) тоже могут восприниматься в его творчестве если не как маргинальные, то как периферийные и второстепенные. Все эти произведения запечатлевают разные части дома самого художника. Вместе с семьей он жил в одноэтажном деревянном доме, построенном в начале 20 века. Комната, которая вела на террасу, служила Слюсареву мастерской. Несложно догадаться, что картина «Интерьер» запечатлевает именно это пространство: через распахнутую дверь видна терраса, а перед выходом в углу над диваном висит один из пейзажей Слюсарева. Судя по всему, над пейзажем — полка, на которой стоит кувшин с кистями. Здесь все говорит о принадлежности этого места художнику, но самого художника нет. Несмотря на то, что интерьер написан с натуры, он не кажется жилым, освоенным и естественным. Некое напряжение между немногочисленными элементами композиции и пустынность первого плана рождают ощущение, что только фигура человека, а точнее автора этой работы, могла бы связать все ее части в единое целое.
Подобное впечатление рождает и картина «Цветы в окне». Центральный элемент композиции – ваза с цветами, которая стоит на подоконнике. Второй по значимости элемент – написанный в характерной манере пейзаж, который мы видим за окном спальни художника. Тем не менее, ясно поставленных акцентов недостаточно, чтобы произведение сложилось в законченную вещь. На стене вновь возникает один из живописных или графических пейзажей Слюсарева, а над ним – зеркало, в котором, словно бы и должна возникнуть фигура автора. Однако вместо отражения создателя картины в мутной зеркальной поверхности мы видим очень условно намеченные фрагменты противоположной части комнаты.
Два графических листа «Первый снег» (1, 2), а также листы «В саду» и «Март. Лунная ночь» запечатлевают спуск с террасы в сад. Ракурсы взгляда на небольшую лесенку с перилами слегка различаются, но во всех случаях это взгляд самого Слюсарева. Это он смотрит на свой сад, явно являвшийся для него важным источником вдохновения. В этих работах фигура создателя ощущается более материализованной, чем в предыдущих примерах, однако она по-прежнему остается напряженно незримой.
Работа «Натюрморт с куклой», вероятно, также написана с натуры в том самом саду, куда ведут ступени с террасы. Композиция решена довольно необычно, если не сказать странно. На переднем плане стол с белой скатертью показан фрагментарно – мы не видим ни ножек стола, ни ближнего к нам левого угла. Кукла непропорционально больших размеров словно бы прислонена к правой стороне стола, но видна также не целиком. При этом средний и дальний планы отданы под пространство сада, большая часть которого представляет собой белесые вытоптанные зоны. Это пустынное пространство снова не кажется органичным без человека. Атмосферу отстранения усиливает неестественность набора предметов на столе: это два овоща, ваза и горшок. Кукла же здесь становится неэквивалентной заменой человека (возможно, своей хозяйки – дочери художника), не снимая внутреннего напряжения сцены, а только увеличивая его.
Дочь Ивана Слюсарева все же появляется в картине «Дочь Нина» (1933, Галерея Синара Арт). Она изображена читающей за столом при свете керосинового фонаря. Черты ее лица не прописаны, фигура ее показана с большой степенью условности. В то же время пространство вокруг Нины не проработано вовсе, лишь едва можно разглядеть угол комнаты. В результате, девочка кажется сидящей в несуществующем, герметичном месте, лишенном каких-бы то ни было подробностей. Отсутствие деталей в этой работе не позволяет составить впечатление о психологическом состоянии героини, что делает ее образ схожим с образом ее же куклы из предыдущего натюрморта.
Незнание Слюсаревым анатомии и невозможность грамотно строить человеческие пропорции, по всей видимости, сковывало художника и заставляло отказываться от интеграции образов людей в свои не пейзажные произведения. Когда же он на это все же решался, фигуры выходили несколько неловкими и неживыми. Как отмечают Алексеев и Ярков, художник чувствовал обиду, «что не смог получить в юности серьезной художественной подготовки и не смог реализовать многое из задуманного. В первую очередь это относится к жанровым картинам, в которых будет заметна его слабая профессиональная подготовка в рисунке и композиции».
Во всех приведенных выше произведениях наблюдается парадокс: домашнее пространство без человека, без хозяина, словно бы, распадается, утрачивает свою целостность и органичность. Но там, где человек все же возникает, пространство и вовсе перестает существовать как нечто физически осязаемое. В итоге, в работах Ивана Слюсарева пространство дома и человек оказываются несовместимыми. Необходимость человеческого присутствия в мастерской, в спальне, на террасе, в саду ощущается очень остро, но оказывается невозможным.
В своих коротких воспоминаниях, опубликованных в 1938 году, Иван Слюсарев не только пишет о ранней страсти к рисованию и постоянных не увенчавшихся успехом попытках получить классическое художественное образование, но и о том, как в раннем детстве и юношестве он, по сути, не имел своего дома, все время оказываясь приживальщиком. Родная семья не могла прокормить ребенка и отдала его на воспитание дедушке, который воспитывал мальчика до 12 лет, а потом привез его в Екатеринбург, где ребенка усыновила семья сестры матери. Именно тогда, фамилия родного отца – Яковлев – была заменена на фамилию дяди, и Иван стал Слюсаревым. Эта бесприютность, оторванность от своих корней и невозможность ощутить чей-то дом по-настоящему своим, возможно, также сыграла свою роль в этой невозможности Слюсарева вписать человека в пространство дома в своих работах.